И ведь знал же, что ничего хорошего от тех «чипэндэйлов» ожидать не придётся. И всё равно прозевал. Точнее, даже не так. Попал. Поняв, что прибывшие машины, это и есть та самая пресловутая «кавалерия из‑за холмов», как говаривали представители нашего самого вероятного противника Там, я непозволительно расслабился. Ну как же, это ж «наши»! А то, что в Преображенском приказе народу служит не много, а очень много, и не каждый из них осведомлён о моём великолепии, как‑то не учёл. В общем, получилось как в дурном анекдоте: я к ним с распростёртыми объятиями, а они меня мордой в пол… Расслабился. Впрочем, не воевать же мне было с государевыми людьми? Я человек наглый, но лезть в одиночку против тех, кого опасаются даже именитые? Хм… Да и приказных тоже понять можно. Выехала тревожная группа на автоматический сигнал опасности. А на объекте, вместо прячущегося под матрацем пятнадцатилетнего юнца, какая‑то «минирэмба» стволами размахивает, с тактического шлема пот стирает, и ни следа супостата… Понимаю, да. Картинка настолько нетипичная, что сам господь велел действовать по инструкции. Но мордой в грязь‑то зачем?!
Мимоходом бросив взгляд за спину и, чуть не схлопотав от дернувшегося было конвоира, предупреждающий окрик с «тычком доходчивости», с удовольствием замечаю грязные разводы на белоснежном полу, оставшиеся после моего пребывания в «кубике». Остальная грязь, к сожалению, до сих пор засохшим ровным слоем покрывает мои ботинки, штаны и руки. Куртку, вместе с прочей амуницией у меня отобрали ещё перед посадкой в машину. Хорошо ещё, что увидев характерную черно — красную расцветку вездеходов, я предусмотрительно припрятал свою «трещотку», перед тем, как выйти этим самым «вроде нашим»…
Вообще, всё это, конечно, ерунда. Больше всего меня беспокоит нападение, но за проведенное в «кубике» время, я уже успел прокрутить столько вариантов, что голова пухнет. И вывод прост и незатейлив. В отсутствие какой‑либо информации, любые гипотезы будут абсолютно недоказуемы. А значит… Значит, придётся постараться прикрыться со всех возможных сторон и… искать, искать все возможные сведения. Хм… когда выберусь из здешних застенков, разумеется. Ведь, выберусь же, а?
Наш поход по широким безликим коридорам, выкрашенным в деловито — унылый серый цвет, подошел к концу. Окрик конвоя и я опять стою враскоряку у стены, пока открывается дверь… в кабинет. Ага. Значит, сейчас будет допр… впрочем, нет. Допрос, это для обвиняемых. А мне пока ничего не предъявили, только промурыжили почти девять часов в том идиотском «кубике»… Значит, беседа. Которая, конечно, может плавно перейти в допрос обвиняемого… ну, это в худшем случае и, надеюсь, до такого не дойдёт. Иначе, я буду очень разочарован в господине Брюхове лично, и «клубе эфирников» в целом.
Мне, наконец, разрешили отлипнуть от стены, и я смог толково рассмотреть помещение, только что увиденное мною, что называется, краем глаза.
М — да, это не Эрмитаж. Всё те же, уныло — серые, словно окрашенные шаровой краской стены, низкий и такой же серый потолок. Металлический стол со скругленными углами, привинченная к полу табуретка… тоже стальная. Ну да, аскетический подвиг моей задницы продолжается. Не отморозил на полу «кубика», продолжу в допросной, но доведу процесс до конца.
Да… а собеседника, похоже, мне подобрали с учётом соответствия общему декору помещения. Блёклое невыразительное лицо, какая‑то усредненная вялая фигура, жидкие волосёнки неопределенно — мышиного цвета. Сонный взгляд… Снулая рыба какая‑то, а не человек. Бр — р. И ведь, судя по обручальному кольцу, кто‑то ж на него польстился! Впрочем, это я уже со зла ворчу. Кто его знает, может сей господин просто образец идеального мужа. А что на рыбу смахивает, так… с лица воду не пить. Верно?
— Присаживайтесь, Кирилл Николаевич. — А голос… хоть бы масла выпил, что ли? Скрипит же, как несмазанное тележное колесо! — Жалобы, просьбы?
— Ага. Подстилочки не найдется? А то я в вашем «кубике» себе всю задницу отморозил! — Кивнул я. О! Оно живое! Вон как глазками залупал, болезный… и в эфире, кстати, что‑то эдакое, колыхнулось. Ха… значит, не всё так страшно. Будем разговаривать. — И сигаретку бы, если не сложно… а?
— Полагаю, вы не знаете, что курение до совершеннолетия запрещено? — Почти моментально справившись с собой, проговорил мой собеседник…
— А ведь он тебя уел, Законник. — Досмотрев запись до конца, рослый и тучный майор в черно — красном мундире Преображенского приказа, крутанулся на вращающемся кресле, жалобно под ним скрипнувшем, и весело подмигнул сидящему напротив него коллеге из Следственного стола. Тот, в ответ, только лениво пожал плечами, отводя свой рыбий взгляд в сторону, но майор не отстал, наоборот растянул губы в улыбке и процитировал, — «насколько мне известно, запрещена продажа табачных изделий лицам не достигшим восемнадцати лет. А о запрете указанным лицам курить, нигде не сказано»…
— Да, я был непозволительно небрежен в формулировках. — Равнодушно кивнув, проскрипел его собеседник. — Больше такое не повторится, обещаю. И рекомендую подать от Приказа прошение на Высочайшее имя, о формировании в нашем законодательстве соответствующего запрета на курение для лиц не достигших восемнадцатилетнего возраста.
Майор тяжело вздохнул. У него опять не получилось раскачать этого… этого зануду, не сказать ещё хуже. Приказной махнул рукой и поставил запись на повтор.
— Ладно, давай ещё раз посмотрим, что там нагородил наш гость… — На широком экране опять потянулась тягомотина долгой трёхчасовой беседы. Правда, на этот раз, майор не стал крутить её от начала до конца, останавливаясь только на тех моментах, что зацепили его во время предыдущего просмотра.